Стихи Маршака одними из первых входили в нашу жизнь, стучались в наши детские души и учили познавать большой мир. Мир добрый, часто безалаберный и иногда жестокий.

 

Мы смеялись и рисовали рассеянного человека со сковородой на голове и перчатками на ногах. Переживали за глупого и упрямого мышонка, который материнской колыбельной предпочел пение хитрой кошки. Гордились пареньком — значкистом ГТО, спасшим из горящего дома девочку и оставшимся неизвестным по собственному желанию. Стихи Маршака были нашими дорожками из детства в юность, мы не заучивали их, но невольно запоминали, потому что они были легкими, без нотаций и поучений, в них можно было играть, как в сказку.

 

Но мы не расстались с Маршаком, вырастая из детских костюмов и выбрасывая старые игрушки, потому что мир взрослой поэзии нам тоже открыл он, переведя великолепные сонеты Шекспира и стихотворения Бернса, строки которых актуальны всегда.

 

Настанет день и час пробьет,

Когда уму и чести

На всей земле придет черед

Стоять на первом месте.

Роберт Бернс мечтал об этом в 18 веке, а Самуил Маршак – через два столетия. Он прожил долгую, интересную, жизнь со сложившейся судьбой, с радостными и печальными днями, много курил, много писал, терял и находил, но всегда оставался верен своим идеалам: поэзии и любви.

Я мыслил, чувствовал, я жил

И всё, что мог, постиг,

И этим право заслужил

На свой бессмертный миг.

Это строки из стихотворения, написанного поэтом в 1963 году, за год до смерти. Маршак оставил большое творческое наследие, его поэзию исследуют литературоведы, современники пишут книги воспоминаний о нем.

А я беседую с человеком, который не ставил перед собой целью научное изучение творчества Маршака. Он просто читает их по памяти, он слышал их в том непревзойденном исполнении, которое называется авторским. Его впечатления, ассоциации, воспоминания – самые живые. Зовут человека Алексей Сперанский, и он внук Самуила Яковлевича. Алексей по призванию и по образованию археолог, хотя в жизни ему приходилось заниматься не только любимым делом. У него загораются глаза, когда он вспоминает об экспедициях, в которых принимал участие. Но не о них пошла речь в нашей беседе. Алексей рассказал о жизненном пути своего дедушки. И беседа наша оказалось яркой и интересной.

— Алексей, какое самое яркое воспоминание у вас связано с дедом?

— Вы знаете, я не смогу выделить какое-то одно воспоминание. Самые яркие воспоминания о деде связаны с нашими беседами. Он любил говорить с людьми, любил рассказывать, а знал он много. И ему импонировало, что я был очень благодарным слушателем. В последние годы он жил один в своей квартире на улице Чкалова, мой отец заходил к нему ежедневно, он был преданным и любящим сыном. Но одиночество особенно ощущается по вечерам. А я был студентом, часто забегал к деду и мог засидеться допоздна. Спать ему не хотелось, я сидел у его кровати, и он рассказывал бесконечно интересные вещи. Теперь я могу только жалеть, что не записывал наши беседы. Молодость всегда уверена в себе и в своей памяти. Пожалуй, самое главное впечатление, сохранившееся после бесед с дедом, — это состояние человека, поднявшегося на очень высокую гору. Все, что волновало меня и часто мешало в жизни, вдруг представало в другом ракурсе, других пропорциях.

Самуил и Софья перед свадьбой

— Самуил Яковлевич владел ивритом?

— Да. В книге воспоминаний он очень тепло писал о своем учителе иврита. У него была редкая фамилия – Халомейзер, мечтатель. Благодаря ему Маршак знал иврит в совершенстве и читал Тору в оригинале.

— Он писал стихи на иврите?

— Я не могу ответить однозначно. Дедушка жил в такие страшные годы, когда ни говорить, ни думать, ни дышать свободно было невозможно. Его жизнь находилась на волоске и в 1937 и в 1952 годах. Вполне возможно, что многое в его архивах было уничтожено, особенно, если это касалось еврейской тематики.

— Алексей, расскажите немного о семье Маршака. Он первый среди родных взял поэтическое перо?

— Дедушка рос в семье, далекой от литературных традиций. Наша семья принадлежала к роду раввинов, достаточно древнему. Его корни уходят в семнадцатый век, и фамилия Маршак произошла от звания и имени еврейского ученого, талмудиста того времени Аарона-Шмуэля бен Исроэла Койдановера. Мой прадед, отец Самуила Яковлевича, первым выбрал в семье светский образ жизни. Он не получил специального образования, но изучил самостоятельно технологию производства мыла и работал на мыловаренных заводах юга России. В семье Маршаков росли шестеро детей. Трое из них стали писателями. Илья Маршак писал под псевдонимом М.Ильин. Основными его темами были различные достижения того времени. Лия Маршак больше известна под именем Елена Ильина. Из ее произведений наибольшую популярность имела повесть «Четвертая высота», которой зачитывалось не одно поколение советских школьников. И, конечно, мой дед.

— Насколько легким оказался путь провинциального еврейского паренька в большую поэзию?

— Литературные способности у дедушки проявились очень рано. Он начал писать где-то в четыре года. Конечно, в том, что он состоялся, как поэт, сыграло роль удачное стечение обстоятельств. Лучшие силы русской интеллигенции – Владимир Стасов, Федор Шаляпин, Максим Горький – приняли участие в его судьбе и помогли становлению, как поэта. Так, Владимир Владимирович Стасов, известный русский критик, одним из первых обратил внимание на дарование юного Маршака. Он сумел устроить его в лучшую петербургскую гимназию, где учились дети графа Шереметьева, князя Долгорукова, в общем, отпрыски русских аристократов. В классе Маршак был единственным еврейским учеником.

— Самуил Яковлевич часто писал на еврейские темы?

— Он всегда чувствовал свою причастность к еврейскому народу, в 1911 году с небольшой группой сионистской молодежи совершил поездку в Палестину. Этот эпизод на многие годы был стерт из биографии поэта. О тех чувствах, которые Маршак испытывал по прибытии в Палестину лучше всего говорят строки стихов его палестинского цикла:

И с холмов окинем взглядом

Мы долину Иордана,

Над которой пролетели

Многоскорбные века…

И над павшими в пустыне,

Пред лицом тысячелетий,

В блеске желтого заката

Зарыдаем в тишине…

Это путешествие коренным образом изменило жизнь Маршака. На пароходе Самуил Яковлевич познакомился со своей будущей женой Софьей Михайловной Мильвидской. Ему было 24, а ей – 16. Софья Михайловна была женщиной утонченно красивой и человеком необычайно умным. Практически ради дедушки она пожертвовала своей карьерой ученого – химика. Она была с ним рядом всегда.

Умерла бабушка очень рано, ей едва исполнилось пятьдесят лет. У Маршака есть много стихов, посвященных ей:

Ты жила и дышала любовью,

Ты, как щедрое солнце, зашла,

Оставляя свое послесловье —

Столько света и столько тепла!

— Ваш дедушка прожил счастливую семейную жизнь?

Самуил Маршак с женой, дочерью и сестрой Сусанной, 1915 год

Через два года родился мой отец Иммануэль, в 1925 – его брат Яков. Он умер от туберулеза совсем молодым, в двадцать лет. Я был знаком с одной женщиной, специалистом в этой области. Она читала историю болезни Якова и сказала, что он после лечения слишком рано перешел к полноценной жизни. Он был страстным волейболистом, вернулся в спорт и болезнь вновь скосила его. О нем я знаю по рассказам отца и деда, они говорили, что Яков был ярким, талантливым человеком, как и мой отец, имел склонность к точным наукам.

У деда есть стихотворение, посвященное младшему сыну:

Не маленький ребенок умер, плача,

Не зная, чем наполнен этот свет,

А тот, кто за столом решал задачи

И шелестел страницами газет.

Не слишком ли торжественна могила,

С предельным холодом и тишиной,

Для этой жизни, молодой и милой,

Читавшей книгу за моей стеной?

Смерть младшего сына подкосила бабушку. Вскоре она умерла.

-Когда читаешь стихи Маршака о Палестине, то чувствуешь, какой любовью к этой земле они проникнуты. Алексей, как по-вашему, почему ваш дед не остался тогда в Эрец Исраэль?

— Мне кажется, чтобы понять это, надо попробовать представить Палестину того времени. Это была провинция турецкой империи, в которую начали приезжать евреи. Только появился первый киббуц Дгания. Весь Тель-Авив, основанный в 1909 году, состоял из одной улицы. Здесь нужны были землекопы, пахари, нужны были рабочие руки. Время поэтов еще не пришло. А дедушка уже тогда не мыслил жизнь без литературы. Она была его главным призванием. И к тому времени, в нем органично сочеталось еврейство и связь с русской культурой. Он не мог от этого никуда уйти.

— А как у вашего деда возникла любовь к английской поэзии?

— Когда дедушка и бабушка поженились, они отправились учиться в Лондон, поступили там в университет. Самуил Яковлевич – на литературное отделение, а Софья Михайловна – на факультет точных наук. Они много путешествовали, дедушка рассказывал, что они буквально обошли пол- Англии и всю Ирландию. Пешком, потому что они были очень ограничены в средствах. Еще дед рассказывал мне, что когда он изучал английский язык, то в день запоминал по четыреста слов. У него была феноменальная память. И в общем то, в те годы он и увлекался английской литературой, классиками английской поэзии: Шекспиром, Бернсом, Байроном.

— В какие годы Самуил Маршак сформировался как детский поэт?

Самуил Маршак в пионерском лагере «Артек»

— Есть еще какие-то грани дарования вашего деда, менее известные широкому читателю?

— Он был поэт – сатирик. В стихотворной форме он реагировал на различные острые события своего времени. Когда-то, еще в году учебы в университете, мне попалась в руки букинистическая редкость – так называемый Венгерский биографический словарь, изданный в 1916 году. В нем его составитель Венгеров написал о дедушке следующее: «Самуил Маршак – русский еврейский поэт – юморист». В то время он считал, что этой информации достаточно.

Так вот, в годы гражданской войны дед жил в Екатеринодаре, ныне, Краснодаре, и работал в газете «Утро юга». Оказалось, что заниматься фельетонами в условиях гражданской войны небезопасно. Он поместил в газете сатирическое стихотворение об одном из лидером екатеринодарских эсеров. Этот человек на следующий день пришел в редакцию с пистолетом, и только по счастливой случайности не застрелил деда. Кстати, в том же Екатеринодаре после окончания гражданской  войны дед работал в Наркомпроссе и организовал один из первых детских театров. Он сам писал для него пьесы.

— Алексей, а вашу семью каким-то образом коснулось время сталинских репрессий?

—  Сейчас я могу только удивляться чуду, что моя семья осталась жива. В 1937 году была разгромлена ленинградская  радакция «Детгиза», которой руководил Маршак. Было сфабриковано дело «О контрреволюционной организации Маршака». По этому делу пострадали многие писатели, в том числе, Олейников, Хармс…

Сталин был бухгалтером смерти и вел свою личную бухгалтерию. С Маршаком он был знаком по встречам в доме Горького, и возможно симпатизировал ему. Рассказывают, что когда ему представили список будущих жертв, на фамилию деда в нем он отреагировал следующим образом: «Зачем Маршака трогать? Хороший детский писатель»

Фамилию деда изъяли, а список пошел своим энкаведешным путем. Второй раз он чудом не погиб в 1952 году, когда был разгромлен еврейский антифашистский комитет, членом которого он состоял.

Кстати, не меньше рисковал в те годы и мой другой дед, отец моей матери Алексей Дмитриевич Сперанский. Он был дворянином, служил военным врачом в армии Колчака Его жизнь была на волоске. Но судьба оказалась благосклонна к нему. Во время Великой Отечественной войны он стоял у истоков организации фронтовой медицины, служил в звании генерал-майора медицинской службы.

— И вы, Алексей, выбрали девичью фамилию своей матери…

— У меня на то были свои личные причины. Мои родители разошлись, когда я был совсем маленьким, и это повлияло на выбор мною фамилии мамы.

— С кем из коллег по перу был особенно дружен ваш дед?

— Близкая творческая дружба связывала его с Александром Твардовским. Мне посчастливилось несколько раз застать его дома у дедушки. Обычно они уединялись в кабинете и обсуждали свои литературные дела. Очевидно, эти отношения были связано с общим взглядом на литературу, на искусство и на место художника в нем.

У меня в памяти остался такой эпизод их сотрудничества. Это был 1962 год. Кажется, октябрь. Двадцать второй съезд остался позади. Я приехал к деду и застал его очень взволнованным. Он рассказал, что накануне у него был Твардовский и зачитывал страницы из повести никому не известного автора. Дедушка не назвал мне его фамилию, лишь сказал, что повесть о сталинских лагерях и что писатель необыкновенно талантлив.

Твардовский собирался эту повесть публиковать. Лишь через много лет я понял, что речь шла об Александре  Солженицына и его книге «Один день из жизни Ивана Денисовича»

— Самуил Яковлевич общался с Корнеем Ивановичем Чуковским?

 -У них были близкие творческие отношения. Дед рассказывал, что в двадцатые годы, годы их молодости, они часто в белые ночи ходили по Ленинграду и зачитывали друг друга стихами. Оба знали баснословное количество стихов на память. В чем-то между ними возникала профессиональная ревность. Но в целом, они ценили друг друга и понимали, что делаю одно дело. Ведь хорошие детские книги – это высокий интеллектуальный уровень людей будущего.

Кстати, вместе Чуковский и Маршак подписались под телеграммой в защиту Йосифа Бродского, которого обвиняли в тунеядстве. И эта телеграмма двух маститых советских поэтов с безупречной репутацией была настоящей подножкой обвинению.

— Алексей, как на вашей жизни отразилось родство со знаменитым поэтом?

— Вы знаете, с годами, с приходом жизненного опыта я стал понимать масштабы его личности. А в детстве он был для меня просто любимым дедом, к которому я приезжал в гости. У него дома мне было хорошо. Я мог рыться в книгах, сколько хотел, не боясь, что меня оторвут от этого занятия. И думаю, что большую любовь к книге, я получил от него…Он, кстати, очень поощрял мое увлечение археологией и сам с большим интересом относился к этой науке.

— А как с преемственностью поколений? Ваш отец или вы не пробовали свои силы в литературе?

— Мой отец: Иммануэль Самойлович Маршак всю свою жизнь посвятил точным наукам. Он занимался светотехникой, был доктором наук, автором многих важных изобретений и разработок. И все же он оставил после себя и литературное наследие, написал несколько монографий, которые были опубликованы в СССР, ФРГ и США. Кроме того, он написал воспоминания об отце и занимался переводами. Перевел на русский язык английскую классику, романы Джейн Остин – автора, которого он очень любил.

Иммануэль Маршак с отцом Самуилом

Алексей Сперанский

— У него был секретарь Розалия Ивановна, ее фамилию я не помню. Очень преданный ему человек. Родом она была из балтийских немцев. Во время войны всех немцев выселяли из столицы, и ее ждала та же участь. Одинокая, пожилая женщина, она скорее всего погибла бы где-нибудь в сибирских лагерях. Дед всеми правдами и неправдами добился для нее разрешения остаться в Москве.

— Самуил Яковлевич много болел в последние годы?

— У него были проблемы с легкими, и бронхами. Он ведь очень много курил и даже написал о себе следующие строки:

Жил на свете Маршак Самуил,

Он курил, и курил, и курил,

Все курил, да курил он табак.

Так и умер писатель Маршак.

Но умер дедушка не от болезни легких. В последние годы он почти потерял зрение, совершенно не мог читать и очень переживал. В конце июня 1964 года деда госпитализировали в цековскую больницу в Кунцево, готовили к операции по восстановлению зрения. Мой отец регулярно навещал его. Но в начале июля наступило резкое ухудшение, а затем коматозное состояние, врачи не оставляли надежды. Мучился он недолго…

По последней его воле вскрытия тела не делали. По всей видимости, основной причиной смерти стало изношенное сердце.

— Широкий читатель больше знаком с Маршаком – детским поэтом и переводчиком. Почему его лирическая поэзия осталась в тени?

— Маршак иногда публиковал лирические стихи в литературных журналах. Но лишь в 1962 году он издал книгу «Избранная лирика». Наверное, он считал, что раньше время этим стихам не пришло. Так уж получилось, что лирическая поэзия занимала Маршака на заре его юности и на склоне лет. С нее он начинал и ею же завершил свой литературный путь…

**

В дни работы над статьей я читала стихи Самуила Маршака. Перелистывала чуть пожелтевшие страницы тоненького сборника, и плыла по течению его рифм, его тихой и очень душевной лирики. В книге есть небольшая подборка стихов, датированных последними годами дореволюционной России, а затем, оставив позади три тревожных десятилетия, его стихи вновь говорят с нами, только уже устами убеленного сединами человека.

Лирические стихи Маршака написаны простым и ясным слогом, в то же время они полны глубоких душевных порывов. В них много грустных строк о близких поэту людях, покинувших наш мир. Много светлых воспоминаний об уже ушедших днях. Я пишу этот материал и смотрю на календарь… Век двадцать первый давно сменил двадцатый. И что удивительно! У Самуила Яковлевича и на эту тему есть стихотворение, датированное далеким 1962 годом.

Читатель мой особенного рода,

Умеет он под стол ходить пешком,

Но радостно мне знать, что я знаком

С читателем двухтысячного года!

И мне радостно знать, что Маршак думал о нас, читателях двухтысячного года, не забывших его стихи.