Тициан владел всеми навыками живописного мастерства, одинаково хорошо умел воплощать классические, христианские и светские сюжеты. Тициан был мастером обнаженного тела, придворной живописи, портрета, пейзажа и эпических картин, замечательным гравером по дереву. Не много было того, что он не мог или не хотел писать. Похоже, он не питал склонности лишь к изощренной пространственной игре перспективы и жанровым работам, но он скорее не хотел, чем не мог исполнять скучные живописные упражнения и общепринятые, а значит не приносящие дохода, сюжеты.

Лучшие из поздних картин и рисунков Тициана неизменно остаются захватывающим живописным событием.

Многие мастера подражали его насыщенным краскам, драме, эротическому и духовному проникновению. Рубенс, Рембрандт, Ватто, Гойя, Делакруа, Тёрнер, Мане, Ренуар, Моне, Кокошка следовали его примеру. Если искусство Рафаэля пострадало от поклонения, излишней не разумной любви, когда его превратили в святого патрона Академии, то Тициан избежал такой участи. Его полотна настолько живые и неповторимые, что Академия никогда не смогла бы полюбить их и, превознося, засушить и сгубить.

Никогда не покидавшие Нидерланды Рембрандт и Хальс, опираясь на искусство Тициана, преодолели ограниченность материалистического благодушия своей культуры. Многие импрессионисты, фовисты и экспрессионисты долго и прилежно изучали достижения венецианца. Так что если величие приравнять к глубине вклада в историю искусств, то Тициана следует признать величайшим мастером (Рафаэль следует за ним).

Не будучи слишком разборчивым, Тициан писал императоров и императриц Священной Римской империи, королей и королев, герцогов и герцогинь, наместников короля вместе и иерархов Католической церкви, а также просто богатых людей. Успех сопутствовал ему на протяжении его легендарно длительной карьеры. Если большинство художников эпохи Возрождения в стремлении утвердить свой статус изучали равноценность своей живописи и поэзии, то Тициан не нуждался ни в каких словах — его правоту доказывали дела и дарование. Не будучи ученым, Тициан, несомненно, был поэтом. Его аполлонические и вакхические сцены визуально соответствуют вдохновившей их классической литературе. В 1533 году император Священной Римской империи Карл V пожаловал Тициану дворянский титул и императорскую золотую цепь, которую тот с гордостью носил.

Ровней венецианцу был Джорджоне, на двадцать лет старше его. Оба художника могли работать в мастерской Джованни Беллини, изучая его великолепную технику; на обоих повлияли его монументальные запрестольные образы. Они вместе расписали фресками фасад немецкой торговой компании в Венеции, Фондако дель Тадески.

Джорджоне умер молодым от чумы, и, по-видимому, Тициан дописал его полотна, оставшиеся незаконченными в мастерской.

Лучшие работы Джорджоне (а осталось их очень мало) представляют необычайно интенсивное сочетание наблюдаемого и идеализированного, превращая реальность в видения, а совершенство — в действительность. Этими противоречивыми чертами, почти чудесным образом разрешенными, и замечателен берлинский Портрет молодого человека (1505-1506). Напоминающие Вермеера темно-лиловые оттенки рубашки отражают свет в опаловых тонах. Буквы, надписанные на рамке, характерны для венецианских портретов того времени и отсылают к древнему эпиграфу, посвященному «говорящему портрету».

Немного раньше, примерно в 1525 году, был написан Портрет бородатого молодого человека. Лицо представлено почти мистически, как некий светский Спас Нерукотворный. Пусть это больше чем поучительное упражнение, но немного меньше, чем завораживающие лучшие картины Тициана. Здесь он работает в строгом консервативном стиле. Может быть, полотно обрезано? Легко представить себе, как молодой Веласкес внимательно рассматривает портрет в поисках непревзойденного слияния частного и общего — сочетания, необходимого для того, чтобы портрет был убедительным и в то же время коммерчески успешным. Ван Дейк восхищался этим полотном Тициана и даже зарисовал его во время своего путешествия в Италию.

Сохранилось немного детских портретов эпохи Высокого Возрождения. Самый прекрасный из них принадлежит Тициану — это Кларисса Строцци, написанный в 1542 году; девочке здесь два года. Родители Клариссы были представителями двух богатейших семей Флоренции (ее мать из рода Медичи) и жили в изгнании в Венеции до 1545 года. Как и многие портреты, этот мог быть заказан для отправки преданному дальнему родственнику.

Все символы, соответствующие ее общественному положению, — жемчужное ожерелье и пояс, драгоценности и дорогая одежда, — противоречат лишь одному — детской непосредственности. Кларисса счастлива, она увлечена кормлением щенка. Может быть, эта сцена отсылает нас к Плутарху, проводившему параллели между воспитанием ребенка и заботой о животном. Лебеди в отдалении могут олицетворять невинность. Не были ли эти античные или псевдоантичные элементы преднамеренной демонстрацией гуманистической учености? Все это возможно, но так и остается предположением. Только кормя своего любимца, Кларисса могла освободиться от страха перед пронизывающим взглядом большого бородатого пожилого Тициана.

Тициан иногда сотрудничал с поэтом Пьетро Аретино, своим неофициальным агентом и публицистом. Понимая, что может вызвать недовольство властей, поэт распространял великолепные полотна Тициана с обнаженной натурой (наряду с другими работами) по Европе, распределяя их среди дворов Габсбургов в Испании, Нидерландах, Германии, Австрии и Венгрии и французского шурина Франциска I.

Изысканно эротичные любовные картины Тициана, где изображены одетые музыканты, разглядывающие прекрасных обнаженных блондинок, могли вызвать недовольство и даже гнев при более ханжеских европейских дворах, но художник всегда прикрывал такие сцены необходимой пеленой изящной аллегории.

Возможно, Аретино придумывал символичное прикрытие (астрологические ссылки, амуры и пр.), спасая любовные циклы, посылаемые в Испанию, от назойливого ока инквизиции и королевы. Эти «Венеры», многие из которых были написаны для Карла V и отправлены в конце 1540-х — начале 1550-х годов, принесли своему автору большую выгоду и положение.

В картине Венера и органист (ок. 1550-1552) изображена типичная для Тициана белокурая красавица. Эти рискованные сочетания обнаженных женщин и одетых мужчин-музыкантов требовали обильной символической выдумки, гарантировавшей социальную приемлемость.

Было ли забавное сходство между органистом и принцем Испании Филиппом умышленным? Неоплатонистские верования в гармонию, чистоту любви, в роль Амура требовали огромной работы гуманистов, создававших интеллектуальную «упаковку», которая предшествовала продаже этих многочисленных блестящих живописных сцен.

Дама с фруктами (ок. 1555), одна из многих версий популярного сюжета, была написана в середине 1550-х годов. Конечно, как указал Санторе, это — «анонимная красота», сколько бы на нее ни навешивали ярлыков, вроде «портрета дочери художника Лавинии».

Мастерство Тициана с годами только росло, и немцы даже придумали специальный научный термин для определения великолепия его живописной лебединой песни: поздний стиль. Время давит и предостерегает — видеть и писать стоит только существенное. Глаз становится избирательнее, рука работает как можно быстрее; художник приближается к экзистенциализму, что порождено острым ощущением приближающейся смерти.

С кем довелось столкнуться маленькой Клариссе Строцци, Тициан показал тридцать лет спустя в Автопортрете (ок. 1572). Здесь старый художник, кажется, слышит отдаленные голоса и видит образы, чувствуя волнующее приближение смерти. Берлинское полотно совсем не напоминает столь распространенные автопортреты, где автор просто смотрится в зеркало, чтобы изобразить себя. Здесь в действо вовлечены две личности: великий художник и великий натурщик, каждый в равной мере почитающий присутствие и участие другого.

Скупое, но экстравагантное позднее искусство Тициана — это триумф противоположностей, божественное писание пальцами, когда смелые радуги цвета ложатся на мерцающую поверхность. Подлинное и идеальное сливаются, вибрируя по направлению друг к другу, словно в поздней роденовской пластике; все больше теряется грань между началом и концом. Эти последние образы — настоящая живопись действия: обнаженный дух, выплеснутый на холст.

Последнее произведение Тициана, запечатлевшее одновременно день и ночь, соответствующую его преимущественно мрачному настроению, ярко высветило темноту и засияло среди его самых замечательных работ позднего периода. Автопортрет — возможно, основное достижение в этом жанре — незакончен: руки даны лишь эскизно. Может быть, Тициан говорит нам: «Если вы хотите увидеть, на что способны мои руки, посмотрите на мое лицо»? А может быть, это смерть закончила работу за него?

Текст: Колин Эйслер