Лея наконец справилась со стертыми скользкими ступеньками лестницы...

Материалы
Политика
- • Израиль
- • Украина
- • США
Жизнь
Окружающий мир
Культура
Редакция
- • Колонка редактора
- • Материалы за сегодня
- • Клуб читателей
- • Эксклюзив
- • Архив
- • Поиск
- • Контакты
- • Рассылка

[560]

Иерусалим

Москва

Нью-Йорк

Берлин

Лея наконец справилась со стертыми скользкими ступеньками лестницы...

редактировать

Очерки, воспоминания | Вчера | Читали: 12

Тяжело волоча ноги в ортопедических ботинках, Лея наконец справилась со стертыми скользкими ступеньками лестницы и вылезла из вонючего полутемного подземного перехода на платформу станции Малаховка.

архив

В ее ежедневном походе на работу это было единственное неприятное испытание, все остальное - холод, темнота, бессонная ночь, копеечная зарплата и сомнительные персонажи - ее не смущало совершенно.
Она довольно шустро доковыляла до своего газетного киоска, сняла примерзший к дверце тяжелый амбарный замок и оказалась в домике. Она его иронически называла "домик кума Тыквы", потому что при всей своей субтильности помещалась в нем с трудом, особенно если еще не были распроданы газеты и журналы.
Вообще-то Лея даже не предполагала, что всю жизнь проведет в продуваемой всеми ветрами зимой и раскаленной солнцем летом будке Союзпечати. Когда-то она мечтала стать балериной или певицей, ну или на худой конец исследователем пещер или морских глубин, но подлая левая нога, которая была короче правой на целых восемь сантиметров, очень ограничила выбор и привела ее в этот самый киоск.
Правда, он был так загроможден и забит до потолка разной печатной ерундой, что она в каком-то смысле могла чувствовать себя почти что спелеологом. А вот местное малаховское население таких аналогий не усматривало и называло ее Лейка Бухман Одна Нога Здесь Другая там, для простоты сократив прозвище до Лейка Нога Там. Но ее это совершенно не задевало.
Интерес и уважение к печатному слову и особенно - к газетам привил ей еще дед Моисей. Из-за ноги Лейка много болела, часто лежала и рано начала читать, благо баба Мина работала в школьной библиотеке. Но дед ворчал: "Шо ты вставила глаза ув книгу, где сплошной холоймес и наврали еще сто лет назад ! Книги строчат увсякие швыцеры, шо не хотят работать, а только трепаться и шиксам вкручивать бобэ майсес, шоб эти дуры попалися на их удочку!
Если хочешь портить глаза - читай газэты, там хоть шо-то путное узнаешь - какая погода или будет, хто герой-космонавт, а хто ворует никуда не улетая. Там тебе напишут или тебе положена пенсия, шоб не сидеть на моей шее, или то праздник, шо флаги, или опять надо идти голосовать и за кого именно. Тебе ув конце концов там скажут или ты поедешь ув скотском вагоне строить коммунизм в степу или уже можно будет спокойно издохнуть ув Малаховке! Это таки как-то может пригодиться!"
Баба Мина улыбалась, сама она любили книги, особенно сказки и истории о любви с хорошим концом, и Лейке их тоже подсовывала. Но добрые соседи давно, с молочных зубов, объяснили девчонке, что с этой недоросшей левой ногой на любовь ей рассчитывать не приходится, так что, может, и правда лучше сосредоточиться на газетах.
Лейка нормально окончила школу, но было ясно, что с образованием покончено. Растили ее дед с бабкой, старики уже, пора было свою копейку начинать зарабатывать, а работа ей годилась только сидячая. Хорошо, что дед сообразил позвать главного местного мудреца и советчика старика Гендлина. Тот долго печально всматривался в Лейкино лицо, гладил ее то по голове, то по руке, беззвучно шевелил губами, а потом произнес:
- "Если ты, китценька, сможешь забраться на платформу, мы шо-то придумаем! Там, на Малаховской станции уже года три стоит забитый доской ларок с газэтами, где раньше торговал Мотя Рубис, шо утонул. Так тепер там виплывет Лея! Все-таки ув Малаховке живут грамотные культурные люди, им нужны газэты, тем более шо радом ринок и рибный магазин и много надо заворачивать..."
Это было гениальное решение! Рувим Гендлин составил Лейке протекцию и уже в середине лета ее курчавая голова торчала из окошка вокзального киоска. Ей ее работа страшно нравилась и она старалась изо всех сил. Все содержала в абсолютном порядке, не забывала заказывать вовремя все популярные издания, сама прочитывала их от корки до корки и самые интересные рекомендовала другим.
Лея следила за тем, чтоб в качестве оберточной бумаги использовались только старые, списанные газеты, отдавала их рыночным торговцам даром, но они были народ благодарный и нежадный, так что довольно скоро Лея стала кормилицей деда с бабкой и сама расцвела на рыночных харчах. Жаль, только левая нога не выросла.
Очень быстро Лея стала знакома со всей читающей Малаховкой, откликалась на любые просьбы отложить тот или иной журнал, придержать сборник кроссвордов или справочник, попросить на базе то или иное издание и ей охотно шли навстречу и те, и другие. Она не наглела и работала честно, поэтому ее и начальство хвалило, и местные читатели любили. Так что с работой ей по-настоящему повезло.
Лея сама придумала себе расписание, выходя рано утром, когда спешащие на работу расхватывают газеты, и потом попозже вечером, после шести и часов до 12 ночи, когда местные возвращаются, а случайные транзитники или встречающие подолгу торчат на платформе - идти-то некуда - рассматривают Лейкины товары, а чаще просто с ней болтают. И это было самое интересное!
Смущало только одно. Из окошка киоска Лея Нога Там выглядела очень даже привлекательно. Молодая, хорошенькая, большеглазая, всегда улыбающаяся и приветливая. И появлялось немало желающих познакомиться поближе. Местные-то, конечно, были в курсе подробностей, и на Лейку не засматривались, а с проезжими гостями случалось.
Первое время у Леи начинало колотиться сердце и внутри загоралась лампочка надежды. Но когда пару раз она двинулась судьбе навстречу, хватило двух шагов или зрелища выкарабкивания из киоска, чтобы претендент мгновенно исчезал в темноте, даже не отбрасывая тени. Если же попадался человек более основательный и наводил у вокзальных кассирш справки, то тут совсем шансов не оставалось. Работница станции не были готовы устраивать чужое счастье, зато с удовольствием живописали ужасающую историю калеки.
Как-то чуть свет, только Лея успела открыть киоск, как в ее окошко просунулась такая же курчавая, как у нее, но только мужская голова. Широко белозубо улыбаясь, хозяин головы представился: "Ваган! Также, как вагон, только обе "а"! Очень подходит к вокзалу и вашей железной дороге. Наверное поэтому там, внизу, у подземного перехода я открыл маленькую обувную будку. Буду ремонтировать и набивать подковки на ваши высокие каблучки, чтоб вы не ходили по Малаховке, а летали! Только мне понадобятся ваши газеты, чтоб ботинки заворачивать. Выручите меня?"
Ваган не понял, почему у только что улыбавшейся девушки глаза стали безнадежно несчастными, но спросить не решился, а Лея, задохнувшись, не ответила, а только кивнула и достала из-под прилавка пачку старых газет. Потом еле слышно сказала: "Заходите раз в два-три дня, только лучше попозже вечером, я буду давать вам газеты."
Он попытался всучить Лее за газеты рублевку, но она, конечно, не взяла. А Ваган все не уходил. Для этого было две причины. Прежде всего ему хотелось узнать, почему в Леиных глазах появилось столько безысходной печали. А, во-вторых, как ему, не опозорясь и не пугая Лею своей отталкивающей тайной, уговорить девушку приносить ему газеты самой, Ну действительно, что ей стоит лишний раз пробежаться вверх-вниз по стесанным ступенькам перехода?! Уж точно в сто раз легче, чем ему на протезе...
Вечером к Бухманам заглянул Гендлин. Он уселся пить чай со знаменитым Мининым штруделем, явно собирался тут задержаться, но тапки надевать не стал. Он хвастливо вытянул ноги в новых ботинках, на которые достаточно было взглянуть, чтобы быть уверенным, что удобнее не бывает!
"Как вам нравится моих нових ботинок?! Это шо-то особенного! Они мягче пуховых носок, я ув них не ползу, а летаю! И это всё волшебных рук тот армянский парэнь, шо открил будка у подземный пэрэход! Вот уж действительна: бох отнял у него ногу, но руки дал золотые! Леичка, крейндалэ моя, ты бы заглянула к нему, он точно придумает тебе шо-то лучше на ноги!"
Рано утром Лея с пачкой газет и половинкой штруделя скреблась в дверь Вагановой будки. Он открыл ей и привалился к дверному косяку - ему тяжело было долго стоять без опоры. Лее тоже, но она терпела. Он не стесняясь уставился на ее страшные ортопедические ботинки. Она не стесняясь смотрела на желтый пластик торчавшего из-под штанины протеза. И оба они сначала улыбнулись, а потом начали хохотать, как сумасшедшие.
Они вместе уже лет тридцать. У них двое чудесных девочек с самыми красивыми в Малаховке ногами. Никто больше не называет Вагана одноногим или калекой, а ее - Лейкой Нога Там. Уж какие ноги у них обоих ни есть, они там, где надо. Только газетный киоск перенесли с платформы вниз поближе к Вагановой будке. Чтоб не расстраивать вокзальных кассирш.