«Земля!» — закричал впередсмотрящий, и мы увидели землю. Безлесную, гористую, дымящуюся гейзерами, меняющую погоду, как ветреная и любвеобильная женщина привязанности. Красавицу!

Вероятно, это одно из немногих мест на Земле, где люди живут в согласии с Богом-Природой; где рождаются дети, похожие на родителей и их пращуров; где в рабочее время людей на улицах нет, а в выходные полно; где за полторы тысячи верст путешествия можно (из нехорошего) найти втоптанную в землю ребристым краем вверх и потому не замеченную одну пивную пробку, а более ничего для будущего культурного слоя; где люди доброжелательны и трудолюбивы и никто не говорит, что именно их земляк открыл Америку раньше Колумба, потому что понимают: никто Америку не открыл — там и раньше жили люди. Просто достиг — первый из европейцев.

Исландия!

Впервые мне посчастливилось увидеть ее с борта парусной шхуны Te Vega двенадцать лет назад. «Земля!» — закричал впередсмотрящий, и мы увидели землю. Безлесную, гористую, дымящуюся гейзерами, меняющую погоду, как ветреная и любвеобильная женщина привязанности. Красавицу!

Рейкьявик, которого вы не увидите на фото, явил собой некоторый игрушечный вид. В нем чувствуешь себя одновременно и Гулливером, и лилипутом. Смотришь на него, словно сверху, поскольку он невелик и красив. Вполне можно охватить целиком трезвым взглядом. Но ты же и участник этой милой игрушечной жизни, и потому легко допустить, что кто-то смотрит на тебя сверху.

Кажется, что в этом городе жители говорят шепотом. Но эти все жители непонятно где, поскольку город пуст.

— Что людей не видно? — спрашиваю я Снорри Гисласона, нашего поводыря и друга. Механика и матроса. Обязательного мужика и чрезвычайно ироничного типа.

— А который час?

— Три.

— А у вас в это время не работают?

Такое впечатление, что сейчас не три часа дня, а три белой ночи. По затуманенным улицам дойдем к городскому пруду, где плавают утки с утятами, гуси с гусятами и чайки. Темноволосая зеленоглазая девчонка в толстом свитере, хлопая огромными ресницами по конопатым щекам, мучает добродушного пса. Пес лениво и молча открывает пасть, словно желая куснуть. Потом, высовывая язык, лижет девчонку в курносый нос.

Эх, подождать немного, жениться на девчонке, усыновить пса и путешествовать бы со Снорри по этому фантастическому по красоте острову. Да некогда ждать…

Тогда, в прошлом веке, в первый короткий визит в Исландию некий советник посольства, весьма милый, повез нас по окрестностям города, и мы заблудились. Якобы. Остановив машину у скромного дома, он сказал:

— Пойди, спроси дорогу у хозяев.

Я пошел. Позвонил в дверь. Вышла женщина средних лет, которая долго и тщательно объясняла, куда надо ехать.

— Ну вот, — сказал посольский лукавый тип, — теперь ты пообщался с премьер-министром Исландии.

Что за чудесная страна.

Кружка пива стоит три доллара, исландская селедка ничем не вкуснее той, что мы можем купить в Москве; военно-морские силы состоят из нескольких (до четырех) катеров, которые, впрочем, ввязались бесстрашно в тресковую войну за право охраны двухсотмильной зоны; армии нет, насыщение компьютерами выше, чем в США (на душу населения); у Полярного круга выращивают картошку; в одном из двух театров дают «Макбета» (при аншлагах), спиртное и пиво по выходным дням на вынос не дают; берегут землю пуще собственного дома, хранят культуру и уникальный древний язык и между делом гордятся самым старым в мире парламентом, куда сходились островитяне для решения вопросов существования нации много веков назад, и нобелевским лауреатом в области литературы.

Господи! Сохрани их. Они вдалеке и могут уцелеть. Они впитали историю и обрели знание, не войдя в противоречие с природой. Они ставят церкви там, где угодно Богу, а не там, где скапливаются люди. Да они там и не скапливаются…

— Сколько людей живет в Москве? — спросил Снорри.

— Миллионов десять.

Он посмотрел на меня, отвернувшись от дороги, с состраданием.

— А в Исландии?

— Двести девяносто тысяч.

Будьте счастливы, ребята. Вы этого достойны.