[]
Иерусалим |
|
Москва |
|
Нью-Йорк |
|
Берлин |
30 лет назад началась первая чеченская. Журналистка Галина Ковальская была в Грозном, когда его штурмовали федеральные войска, и освещала теракт в Буденновске. Вот ее история
David Brauchli / Sygma / Getty Images
Ровно 30 лет назад, 11 декабря 1994 года, российская армия вошла на территорию Чечни. Началась первая чеченская война. По оценкам «Мемориала», в первую чеченскую войну погибли до 50 тысяч мирных жителей республики. Гражданские власти не вели официального подсчета погибших и либо ссылались на данные правозащитников, либо занижали количество жертв в разы. Одной из журналисток, освещавших происходящее в Чечне, была Галина Ковальская: она писала репортажи для журналов «Новое время», «Итоги», «Еженедельного журнала» и других изданий. «Медуза» рассказывает историю журналистки и показывает первую чеченскую войну ее глазами.
Этот текст сделан в партнерстве с Russian Independent Media Archive (RIMA). Благодаря этому проекту в публичном доступе появился архив журнала «Итоги» и архив текстов Галины Ковальской.
Первые дни 1995 года обозревательница журнала «Новое время» Галина Ковальская провела в Грозном. «Город мертв, — писала журналистка в своем репортаже из столицы республики. — Там нет целых домов, почти нет людей без автоматов и камуфляжек, а те, что редкими тенями скользят по улицам, сосредоточенно-молчаливы и смотрят только под ноги».
Российская армия в ноябре 1994 года рассчитывала взять Грозный за несколько часов, но этого не случилось. В Чечне начались масштабные боевые действия. Во время штурма Ковальская находилась в осажденном Грозном. Вернувшись оттуда в середине января, она написала репортаж под заголовком «Лесной пожар», а еще спустя год вспоминала о штурме так:
Подвал, куда с криком «Воздух! Прячься!» втолкнул меня чеченский боевик, битком набит русскими стариками. То, что здесь не только старики, я поняла позже. Люди выглядели дряхлыми после трех дней безвылазного сидения без воды, еды, без каких-либо человеческих удобств. Но едва ли не больше они были подавлены ужасом и непониманием случившегося. «Вы были ТАМ? — спросили меня. — Что ТАМ?»
Я рассказала, что у вокзала, метрах в пятидесяти от подвала, догорает бронетехника. Очень много. Я не знала сколько, не успела сосчитать — начался налет. «Трупов много?» — «Несколько лежат на земле. Но, судя по запаху, больше догорают внутри. Вот, нашла у одного». Я показала военный билет. Его осторожно приняли у меня из рук, разглядывали, передавая друг другу.
Вдруг пронзительно закричала женщина, до тех пор отчужденно стоявшая в стороне: «Нет! Неправда! Неправда! Дудаевская ложь! Не может быть, чтобы на нас свои напали!» Это было 2 января 1995 года. Дней через десять район вокзала перешел под контроль российской армии.
Грозный, 2 января 1995 годаDavid Brauchli / Sygma / Getty Images
С 1991 года Ковальская регулярно бывала в Чечне и привозила оттуда репортажи. Семью журналистки ее командировки не радовали, вспоминает в разговоре с «Медузой» близкий родственник Ковальской на условиях анонимности: «Как можно не переживать, когда родной человек на войну ездит? Но она же не могла не писать. Без этого она бы засохла».
Близкие пытались отговорить Ковальскую от поездок в Чечню, но потом сдались: «Она знала, что нам бы хотелось меньше риска [в ее жизни], — говорит собеседник „Медузы“. — А ей самой хотелось узнавать новое и интересное, хотелось об этом рассказывать. Все войны, [которые освещала], она пережила. Погибла она не на войне».
Что происходило на первой чеченской войне
«Это были такие же „ихтамнеты“, как и 20 лет спустя в Донбассе» 25 лет назад закончилась первая чеченская война. Правозащитник Александр Черкасов рассказывает, как в Чечне искали, обменивали и торговали пленными
«Быстро туда — и резко хватать»
Галина Нейфельд (Ковальской она стала после замужества) выросла в семье московских интеллигентов: отец — инженер, мама — историк. Дома, вспоминает друг Ковальской Александр Сорин, о происходящем в стране говорили свободно — обсуждали Сталина и ГУЛАГ, критиковали Брежнева и советскую власть. Окончив школу, Галина поступила на истфак МГУ, где вместе с ней учились Владимир Кара-Мурза — старший (позже он станет известным тележурналистом) и Тамара Эйдельман (она после учебы пойдет работать в школу, в 2020-х станет ютьюб-блогером, российские власти назовут ее «иностранным агентом» за критику их политики и вынудят эмигрировать).
Ковальская, окончив университет, поступила в аспирантуру ИНИОН и защитила диссертацию об истории международного рабочего движения. Она интересовалась Средними веками, эпохой Возрождения, знала четыре иностранных языка и перевела «Три книги о любви» флорентийского философа XV—XVI веков Франческо Каттани. В это время в СССР началась перестройка.
Галина КовальскаяАрхив семьи Галины Ковальской / Стенгазета
В конце 1980-х Галина Ковальская начала ходить на встречи только появившегося дискуссионного клуба «Московская трибуна» и в конце концов стала членом его правления. Как вспоминает ее друг Сорин, на заседаниях Ковальская, как правило, не выступала, но помогала их организовать. Там, на дискуссиях, проходивших в Доме ученых на Пречистенке, она познакомилась с первыми советскими демократами, тогда еще никому не известными. Туда часто приходили Анатолий Шабад, Галина Старовойтова, Леонид Гозман.
На Пречистенку приходил и физик, создатель водородной бомбы, диссидент Андрей Сахаров, которого за два года до появления клуба освободил из ссылки Михаил Горбачев. Сын Ковальской Степан вспоминает, как ходил вместе с мамой в гости к ее друзьям — там как раз обсуждали академика. Семилетний Степан имени Сахарова тогда еще не знал — чем, по его воспоминаниям, очень удивил мать. «Решили, что это недостаток моего образования: сын здоровый вырос, а до сих пор не знает, кто такой Сахаров», — рассказывает Степан.
В то же время Ковальская помогала с организацией митингов в Москве членам Межрегиональной депутатской группы (МДГ). Сорин в разговоре с «Медузой» вспоминает, как после разгона оппозиционной демонстрации в Тбилиси 9 апреля 1989 года члены «Московской трибуны» решили провести несанкционированную акцию на Арбате. Выступать на ней должен был как раз Сахаров:
Я помню, как мы с Галей где-то добывали мегафон: их тогда нельзя было ни купить, ни взять в аренду. Ни у кого не достать. Они были только у полиции и каких-то силовых служб, [но мы мегафон все равно нашли]. Потом в сумке протаскивали мимо омоновцев на Арбат, к Сахарову.
В 1990 году историк Ковальская уволилась из ИНИОН и окончательно сменила профессию. Раньше она время от времени писала для газеты «Демократическая Россия», а теперь стала полноценным политическим обозревателем журнала «Новое время», куда привела и Сорина, увлекавшегося тогда фотографией. Она помогла другу устроиться бильд-редактором.
Во время одного из главных событий перестройки, так сильно повлиявшей на карьерный путь историка ИНИОН, Ковальская была не в Москве. В августе 1991 года вместе с семьей она отдыхала в Друскининкае на юге Литвы. «На отдыхе мы радио и телевизор не использовали, — вспоминает Степан Ковальский. — [Вдруг во время прогулки] наблюдаем какое-то необычное шевеление людей». Так Ковальские узнали, что в СССР начался госпереворот. Партийная элита отстранила от власти президента Михаила Горбачева, а Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) попытался свернуть его курс на перестройку и гласность.
Баррикады защитников Белого дома. Москва, август 1991 годаDavid Broad / Wikimedia Commons
«Начинаем двигаться перебежками от лавочки к лавочке, где люди с радиоприемниками слушают новости. Узнаем, что где происходит. Слушаем литовские новости — нам доброжелательно переводят», — вспоминает Степан. Из радионовостей семья узнала, что со стороны Беларуси, по Гродненскому шоссе, в сторону Литвы якобы шла колонна бронетехники. Тогда журналистка вместе с сыном отправились на рынок, купили копченого мяса и пошли восемь километров через лес — к погранзаставе.
«Приходим к пограничникам [с едой] — они удивляются, — рассказывает Степан. — Галина Яковлевна говорит: „Я российская журналистка. Сейчас [по радио передали] разговор, что сюда идут танки. Давайте мы сейчас тут вместе встанем, будем их встречать. Они по нам не поедут, наверное“».
Пограничники отказались вставать под танки и позвали журналистку и ее сына за стол. «В общем, посидели и пошли обратно, — вспоминает Ковальский. — Танки на Друскининкай так и не поехали: постояли, развернулись и уехали».
Работа в журналистике повлияла на характер Ковальской, говорит ее сын: «Немножко охотничий взгляд [появился]. Откуда берется интересный материал? Вот надо туда. И хватать. Быстро туда — и резко хватать».
Августовский путч. Как это было
А у нас военный переворот Августовскому путчу — 30 лет. Редактор «Медузы» Валерий Игуменов вспоминает, как с друзьями-студентами глазел на танки, сидел на баррикадах — и мало что успел понять
«Опыт работы с неизвестным»
В начале 1990-х многие ученые, как и Ковальская, ушли из своих институтов. Некоторые из них отправлялись работать репортерами в горячие точки, вспоминает правозащитник из «Мемориала» Александр Черкасов. Хотя вчерашние ученые и не имели опыта работы в боевых условиях, у них был «опыт работы с неизвестным», объясняет Черкасов. Именно поэтому, считает он, им удавалось не только собирать информацию на местах, но и корректно ее анализировать:
Это применение нормального научного метода в несколько необычных условиях. Аналитика про Нагорный Карабах, статья «Медленный взрыв» [про него же] в том же «Новом времени» летом 1990 года — это Дмитрий Леонов и Олег Орлов. Математик и биолог, одни из создателей правозащитного центра «Мемориал». Несколько недель они работали в Карабахе, где собирали материал.
Военной журналистики, утверждает Черкасов, в России тогда, по сути, не было: «Была журналистика „Красной звезды“ — все по методичке. Но это не есть работа в регионе, где черт-те что происходит, туман войны, — а тебе нужно разобраться и написать об этом».
К началу первой чеченской Ковальская уже побывала на гражданской войне в Грузии, видела боевые действия в Приднестровье, освещала войну в Нагорном Карабахе.
Georges DeKeerle / Sygma / Getty Images
Что увидела Ковальская в Карабахе в 1992 году. Отрывок из репортажа «Нагорный Карабах: правых нет, есть убитые»
«Она мало была похожа на отвязного, отважного военного репортера», — вспоминает в разговоре с «Медузой» Сергей Пархоменко, основатель и первый главный редактор еженедельного журнала «Итоги». Ковальская проработала в «Итогах» со дня основания в 1996 году до разгона редакции в 2001-м. «Интеллигентная, спокойная женщина. Больше похожая на школьного учителя или научного работника какого-нибудь НИИ», — описывает журналистку Пархоменко.
Иногда, отрываясь от военных тем, Ковальская делала и политические профайлы. Например, в апреле 1999 года в материале для «Итогов» она написала о Геннадии Зюганове — в тот момент возглавляемая им КПРФ была крупнейшей партией страны, а сам Зюганов на президентских выборах 1996-го получил 40,3% голосов избирателей. В своем материале Ковальская разнесла фактического лидера российской оппозиции тех лет за то, что при нем партия отказалась от левых ценностей.
Что Ковальская писала о Зюганове
«Она искала свои материалы, своих людей вне Москвы. В Думу ее было невозможно заманить никакими коврижками», — вспоминает коллега журналистки по «Итогам» и «Еженедельному журналу» Александр Рыклин. К главному редактору, Сергею Пархоменко, Ковальская ходила не за надбавкой к зарплате и за отпуском, а «за командировками».
«Она приходила с огромными списками, она торговалась за каждый пункт в этих списках», — рассказывал Пархоменко на «Эхе Москвы». «Мама уехала — это нормальное состояние дома», — вспоминает Степан Ковальский.
Архив семьи Галины Ковальской
«Она всегда писала от людей. Люди ее интересовали больше фактов. Она находила человека, вцеплялась мертвой хваткой и просто выдавливала его как тюбик, в хорошем смысле», — вспоминает ее коллега Рыклин. Ковальская привозила из регионов репортажи о проблемах в интернатах для детей с особенностями развития, о ксенофобии на Дальнем Востоке, о быте жителей Курильских островов, на которые претендовала Япония.
«Галя не ходила в Кремль, — вспоминает Пархоменко. — Галя садилась в поезд и ехала в Сыктывкар или еще куда-нибудь далеко. Там разговаривала с людьми и привозила оттуда живые проблемы этих людей. А потом садилась в другой поезд и ехала на Кавказ. А там война».
Война в Карабахе закончилась. Вот как выглядела жизнь его жителей на протяжении последних 35 лет
1 января 2024 года республика Арцах прекратила существование. Война в Нагорном Карабахе закончилась победой Азербайджана Посмотрите на тридцатипятилетнюю историю этого конфликта глазами обеих сторон
«В Шали меня привезли боевики»
Весна 1996 года. Чтобы не выделяться среди жителей Чечни, Ковальская повязывает косынку, а Сорин прячет камеры. После теракта в Буденновске прошел почти год, в марте случилось нападение боевиков на Грозный. В конце апреля российские военные убили Джохара Дудаева. Перехватив сигнал со спутникового телефона президента Ичкерии, они направили ракеты в место, где он находился.
В это же время специальный корреспондент «Итогов» Галина Ковальская и фотограф Александр Сорин решили проехать в заблокированный федеральными войсками город Шали в 25 километрах от Грозного. Своей машины у журналистов не было, а доехать на обычных автобусах, как они часто делали, было уже нельзя.
David Brauchli / Sygma / Getty Images
К ночи Ковальская и Сорин доехали на автобусе до поселка неподалеку от Шали. Местные посоветовали им не пытаться ехать в город в темноте и проводили к префекту села, вспоминает Сорин. Журналисты остановились ночевать у него — вместе с жившими там боевиками. К утру в поселок пришли российские военные — и начали «зачистку».
«Улица в чеченском селе — это глухие заборы слева и справа. Коридор, — вспоминает Сорин. — Вот на такую улицу с одной стороны въезжает бронетранспортер. И с другой [стороны тоже въезжает] бронетранспортер. Медленно, от двора к двору, они движутся к нашему дому. И тут мы думаем, что да, неудачно попали. Если сейчас все это начнут разносить, в процессе никто разбираться не будет [и журналистов не пощадят]».
Префект поселка как-то убедил командира БТР не заходить в дом. Он же помог журналистам организовать поездку в Шали. По словам Сорина, они с Ковальской были единственными журналистами, которые смогли попасть в заблокированный город.
Вот как Ковальская описывала эту поездку в репортаже «Чечня без Дудаева» в мае 1996-го:
В Шали меня, как и обещал [Ширвани] Басаев, привезли боевики. Не тайными тропами, а через «непреодолимый» пост федералов на своей «Ниве». По дороге сокрушались, что не успели вовремя сменить номера на машине. «Часто приходится менять?» — «Раз в две-три недели».
История с Шали знаменательна. Здесь боевики — впервые — возглавили не военную акцию, а кампанию гражданского неповиновения. Они призвали чеченцев не подчиняться завгаевским властям, завгаевской милиции, никаким установлениям и предписаниям, исходящим от Москвы и ее ставленников; отказываться вообще делать что-либо вплоть до вывода войск и общенародных выборов.
В этом же репортаже журналистка описала их с Сориным встречу с чеченским полевым командиром Русланом Гелаевым. Сорин вспоминает, что тогда, весной 1996 года, на трассе в 20 километрах от Грозного чеченский полевой командир «уже примерно поставил их к стенке».
Гелаев сумрачен и держится жестко. Он требует показать «все-все документы» и подозрительно их разглядывает. «Почему здесь клякса?» — «Просто клякса и все. Отстаньте. Мы в город опаздываем».
Повертев документы, Гелаев вынес вердикт: «Видите мою тетрадь? Я сюда записываю всех журналистов, кто у нас был. Я и вас сюда запишу. Если я потом узнаю, что вы связаны с ФСБ или какую-нибудь провокацию устроите, я тогда в Москве вас найду и вам тоже гадость сделаю».
Гелаеву, вспоминает правозащитник Александр Черкасов, работавший в Чечне во время обеих войн, было страшно смотреть в глаза: «Очень жесткий человек. Но страх показывать нельзя. [Нужно вести] спокойный, нормальный, естественный разговор. Если ты боишься, значит, тебе есть чего бояться». Ковальская, по его словам, это хорошо понимала: «Галя, говоря с людьми, нащупывала общую тему, общий нерв или ту линию поведения, ту интонацию, которая была уместна».
David Brauchli / Sygma / Getty Images
Yannis Behrakis / Reuters / Scanpix / LETA
Peter Andrews / Reuters / Scanpix / LETA
Ковальская умела быстро ориентироваться и могла отступить от своих принципов ради безопасности других. В том же 1996 году журналистка отправилась в Чечню вместе с депутатом Анатолием Шабадом — прямо в последние дни перед истечением срока его полномочий. После полугода затишья там снова возобновились боевые действия.
Самолет с депутатом и журналисткой сел не в Ингушетии, а в Минеральных Водах, добираться дальше надо было на машине, рассказывает Александр Черкасов. В аэропорту Ковальская и Шабад познакомились с семьей, которой тоже нужно было в Чечню: они везли гроб с телом родственника на похороны. Все вместе наняли ПАЗ и ночью отправились в республику. Но по дороге пришлось остановиться у блокпоста.
Солдат (дежурный офицер был пьян) забрал у пассажиров паспорта. Члены семьи с гробом оказались грузинами. Шабад по паспорту — армянин. Галина Ковальская — еврейка. «Ночь, автобус, полный иностранцев, и гроб, — рассказывает Черкасов. — Солдат с надеждой спрашивает у Гали: „Ну вообще-то вы русская?“ И Галя, которая всегда в таких случаях отстаивала свою принадлежность, тут единственный раз ответила: „Да, вообще-то русская“». После этого ПАЗ пропустили.
В том же 1996-м Ковальская приехала в Буденновск на годовщину теракта. Самое сильное впечатление на журналистку, побывавшую на нескольких войнах, по ее словам, произвел именно этот город. Вот как она описывала его в репортаже «Наказание для Буденновска»:
Я видела воюющие города. Видела Степанакерт, Цхинвали, Грозный, Шатой. Буденновск другой. Там больше было погибших и разрушений явных. Здесь разрушения глубже, внутри каждого человека. Там приучались жить под стрекот автоматных очередей и буханье разрывов, боялись чего-то конкретного, например самолетов. Здесь пугаются куста, собственной тени. Собственного воображения. Дело не в трусости и бесстрашии. Человек способен привыкнуть ко всему — к войне, к постоянному соседству со смертью. Буденновская травма иной природы.
Жара прошлым летом сводила с ума. И Буденновск, только что переживший трагедию, казалось, лишился рассудка. Воздуха просто не было — все заполнил трупный запах. Мы с коллегами бродили вокруг искалеченной больницы, внутрь ходу не было, подозревали, что все заминировано. Обсуждали новые подробности: как отпускали заложников, по какому маршруту теперь движется колонна басаевцев. Гадали: дадут уйти или накроют вместе с оставшимися заложниками и многочисленными журналистами?
«За политическими обстоятельствами, процессами, конфликтами она видела абсолютно реальных людей и абсолютно реальные места. Все это для нее было совсем не абстрактно, — вспоминает бывший главный редактор „Итогов“ Сергей Пархоменко. — Для нее война — это люди, с которыми она была знакома».
Александр Земляниченко / РИА Новости / Sputnik / Profimedia
Александр Земляниченко / РИА Новости / Sputnik / Profimedia
Александр Земляниченко / РИА Новости / Sputnik / Profimedia
Рассказ об одной ошибке Ковальской
* * *
В мае 2003-го редактор «Еженедельного журнала» Александр Рыклин уговаривал Галину Ковальскую не ехать в очередную командировку на Кавказ, где шла уже вторая чеченская война, а вместо этого отправиться в Читу — посмотреть, как тушат ежегодные лесные пожары. «Я как-то тревожился, — вспоминает Рыклин. — Говорю: на фиг, не надо тебе ни в какую Чечню. Смотри, какая интересная история».
О лесных пожарах Ковальская никогда не писала. В эту поездку она должна была отправиться со своим бессменным фотографом Александром Сориным, который вместе с ней перешел из «Итогов» в «Еженедельный журнал». Но того в последний момент отправили в другую командировку, и вместо Сорина работать в Читу вместе с Ковальской поехал другой ее бывший коллега по «Итогам», ездивший с ней и в Чечню, Руслан Ямалов.
В пожарный вертолет Ми-26, который 3 мая вылетал на тушение пожара в поселке Маковеево Читинского района, сели 12 человек: семь членов экипажа, сотрудник Читинской авиабазы охраны лесов Владимир Турицын, журналисты телеканала «Россия» Юлиана Находкина и Константин Козарь, репортер Галина Ковальская и фотограф Руслан Ямалов.
По пути к месту, где можно было набрать воду, Ми-26 потерял управление, упал и загорелся. Все пассажиры погибли.
В некрологе Ковальской и Ямалову их коллега Анна Политковская писала, что потеряла людей, с которым можно было обсудить войны в Чечне и рассчитывать на понимание:
Руслан был немногословен, очень сдержан, никогда не выпендривался (как многие фотокоры перед пишущими) и душевен.
Галя была одна из немногих, число которых можно пересчитать по пальцам одной руки — на всю журналистскую Москву. Журналист-интеллигент с раз и навсегда очерченным взглядом на мир, не допускающим смертоубийство по этническому признаку и политцелесообразной воле высшей власти.
В 2003 году Ковальская посмертно получила премию имени Андрея Сахарова, которому в конце 1980-х несла мегафон на митинг. Ее наградили «за журналистику как поступок». «Все знали, что есть очень хороший журналист Галя Ковальская», — сказал на памятной церемонии председатель жюри премии Алексей Симонов:
Когда она погибла, оглянулись и вдруг поняли, что в журналистике образовалась огромная дыра. Потому что оказалось, что Галя делала эталонную журналистику.Ровно 20 лет назад в Грозном убили Ахмата Кадырова. Его клан возглавил Чечню во время войны, запугал жителей и добился абсолютной власти Вот как это произошло
«Медуза»
Переслал: Балк Елизавета - Германия
|
|
Читали 14903 человек. 
Читали 16592 человек. 
Читали 18995 человек. 
Читали 12308 человек. 